О чём-то очень опасном и вредоносном.

«Чу́дище о́бло, озо́рно, огро́мно, стозе́вно и ла́яй» — эпиграф к книге Александра Николаевича Радищева (1749–1802) «Путешествие из Петербурга в Москву», как олицетворение крепостного права.

Очевидно, речь идёт о мифологическом существе, которое обладает гипертрофированными и неопределённо большими размерами и формой (обло(е) — толстое), оно непредсказуемо по поведению (озорно), что может интерпретироваться как наличие угрозы (лайяй) и, наконец, чрезвычайно прожорливо (стозевно).

Фраза означает: «Чудовище тучное, гнусное (либо грубое), огромное, со ста пастями и лающее». Форма лаяй представляет собой церковнославянское действительное причастие настоящего времени, причём с ошибкой — это форма мужского рода, в среднем роде причастие выглядит как «лающе».

Впоследствии, когда книга Радищева была вновь опубликована, фраза стала крылатой и обозначала крайне негативное отношение автора к тому или иному общественному явлению.

В 1699 году был опубликован политический аллегорический роман Франсуа Фенелона (1651–1715) — «Приключения Телемака», созданный под влиянием «Одиссеи» Гомера (VIII–VII века до нашей эры). В 1766 году, свет увидела эпическая поэма Василия Тредиаковского (1703–1768) «Телемахида». Это вольный стихотворный перевод того самого романа «Приключения Телемака».

Телемак, герой произведений Тредиаковского и Фенелона, попадает в подземный мир, «где заключены цари, осужденные за злоупотребление властью».

Там злодеи смотрят в зеркало и видят весь тот ужас, который они совершали при жизни. Образ царей в отражении при этом намного страшней:

«Нежели химера та, побежденная Веллерофонтом,
Нежели идра лернейска, самим Ираклием сраженна,
И, напоследок, нежели тот, преужасный пес Кервер.
Чудище, обло, озорно, огромно, с тризевной и — лаей,
Из челюстей, что своих кровь блюет ядовиту и смольну,
Коя могла б заразить живущих всех земнородных...»

Тредиаковский был вдохновлён описанием чудовищ в «Энеиде» Вергилия (70–19 до нашей эры). А фрагмент этого отрывка и использовал Радищев в качестве эпиграфа.

Эта фраза была направлена на господствующий в то время самодержавно-крепостнический строй.

Но чтобы усилить эффект, писатель превратил Цербера в «стозевного», подчёркивая многоликость зла, которому противостоял в своём произведение.

С тех пор выражение «чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй» стало крылатым и сейчас употребляется в основном в социальном и политическом контекстах.